Помню, как в Краснодаре, когда я был, не помню, в каком возрасте, принесли ведро раков. А я живность всякую только в зоопарке видел. Мне было, конечно, очень интересно. Во-первых, они были зеленые, а во-вторых, живые, ползали. Мне сказали, что они кусаются, и я очень аккуратно брал их в руки. Мне говорили — аккуратно, а то они тебя цап-цап. Чем это все кончилось, легко догадаться: потом они стали уже не такие интересные: красные, вареные.

Когда моя мама была молодая, она мне казалась очень красивой. Когда я пошел в школу, ей было тридцать с небольшим. Я помню её, когда она вела экскурсии. Я очень гордился, что у меня такая умная мама, так много знает и так интересно рассказывает. Помню, что я ждал, когда она приедет с вечерних курсов, и без нее не засыпал. И даже до сих пор помню, как в Купчине, где мы жили, ловил звуки лифта. Двери были такие, что все слышно хорошо, и я ждал, когда он остановится на нашем этаже. Волновался, когда её долго не было.

Я помню, посмотрел в детстве фильм «Вий», который на меня произвел неизгладимое впечатление. Насколько более адаптированы наши дети, потому что они всякие фильмы ужасов смотрят и на это уже не реагируют. А я после этого кино несколько дней спал с трудом, потому что мне панночка мерещилась.

Первая книжка, которую я прочитал и получил удовольствие — до этого родители уговаривали читать, но я был равнодушен к книгам, — «Дети капитана Гранта». Мне её подарили. С книжками художественными тогда тоже было не очень. Художественную литературу отец не особо покупал, у него была своя большая библиотека. Там были собрания сочинений, научные книги, и у мамы было несколько собраний. Одно из них — Чехов. Мама, по-моему, собиралась писать кандидатскую именно по этому писателю. И как-то так получилось, что я стал его читать. Конечно, после «Детей капитана Гранта», Жюля Верна, Конан Дойля — вдруг Чехов. Но я почувствовал, что Чехов доставляет мне какое-то особое удовольствие.

Я никогда специально не занимался своей родословной. Лет до 30 я вообще считал, что есть какой-то набор предков, о которых я что-то знаю, — ну и ладно. В общем, как всякий советский человек. Думал, что, собственно, никого сильно выдающегося среди моих родственников нет. И к сожалению, в моей родословной, как и в родословных десятка миллионов людей нашей страны, невозможно проследить историю России. Потому что большинство этих родословных начинаются в конце XIX века. А что было до этого, никому неизвестно. Правда, недавно мне принесли мое древо по отцу. Там курские крестьяне начиная с XVIII века. Там множество предков, носивших фамилию Медведев и происходящих из Курской губернии.

Моя бабушка была дочерью питерского рабочего, а он, мой прадед, во время Первой мировой войны и революции, по сути, пропал, после чего она и переехала из Питера в деревню в Курской области. Там в достаточно юном возрасте познакомилась с моим дедом. Его звали Афанасий Федорович Медведев. Он происходил из крестьянской семьи, и, конечно, делал революцию. Сначала в деревне у себя устанавливал советскую власть. Насколько я знаю, участвовал в коллективизации. В 30-е годы окончил специальные курсы. Ну и потом пошел по партийной линии. В результате во время войны был политруком. Воевал на Малой Земле. С Брежневым, правда, не встречался. Но реально был там. Кромешный ад был там, по его воспоминаниям.

Мне врезалось в память, что дед всегда собирался на поезд часа за четыре. Военная привычка, которую невозможно было перебить. Он был партийный работник, за ним была закреплена машина, тем не менее он приезжал на вокзал очень заранее, как я уже говорил, часа за три-четыре. На тот случай, если поезд раньше подадут или они не втиснутся в вагон. Дед работал первым секретарем райкома партии на Кубани, очень верил в социалистические идеалы. Был очень искренний человек и абсолютный бессребреник. Бабка всю жизнь на него ругалась, что когда его решили наградить в 50-е годы, то он мог взять автомобиль «Победа», но постеснялся и взял золотые часы. Подарок от Хрущёва. Часы эти достались мне по наследству: отец их носил, теперь они у меня хранятся. Дед был членом компартии больше 60 лет. Хотя и дорос в карьерном плане до 1-го секретаря райкома, но идеалист был до мозга костей. Достаточно долгую жизнь прожил — умер в возрасте 91 года. Застал все, что можно было застать: и перестройку горбачевскую, и новые времена. Жизнь он прожил большую и личностью был очень цельной.

Отец у меня закончил институт на Кубани, а потом поступил в аспирантуру в Ленинграде. Где начал заниматься и всю жизнь занимался наукой. Именовалась она «Процессы и аппараты химической технологии». Он преподавал в Технологическом институте им. Ленсовета в Ленинграде, самозабвенно занимался наукой, но при этом имел свою позицию, и из-за этого у него, как я понимаю, периодически были проблемы. Он считал, что на кафедре с наукой не очень хорошо, что все погрязли в рутине. Пытался какие-то свои подходы двигать. Не буду скрывать, я особенно его работой не интересовался. Но помню, как, например, в раннем детстве я где-то часов в десять, после программы «Время», отрубался под известную музыку. А потом, как любой ребенок, просыпался. Смотрел, что происходит, вернулась ли мама — она ходила на курсы, училась. И когда я выходил в час-два ночи, у отца все время горел свет. Он сидел и все что-то писал. Меня это поражало тогда. И потом, уже утром, в шесть-полседьмого он вставал и опять продолжал писать. И на столе у него лежали горы каких-то бумажек, огромное количество книг…

Мама родом из Белгородской области. Её мама, моя бабушка, носила «говорящую» фамилию — Ковалёва, её отец был кузнец. Такой городок там есть, Алексеевка. И там было много Ковалёвых, Кузнецовых, Сухопаровых — все они занимались тогда кузнечным делом. Насколько я понимаю, это была вполне благополучная ремесленная семья. Судя по фотографиям, которые мне не так давно передала моя тетя, выглядят вполне респектабельно по тем временам. Такие были крепкие ремесленники.

По другой линии, по маминому отцу, фамилия была Шапошниковы. Я помню прадеда, хотя я его практически не видел, он действительно шил шапки. И до него кто-то там в семье шил шапки. Дед работал в разных местах, воевал. У него такой яркой биографии, как у деда по отцовской линии, не сложилось.

Мама вместе со своей сестрой — они близнецы — окончила филологический факультет Воронежского университета. Где-то году в 64-м приехала в Ленинград, в аспирантуру, но её научная карьера сложилась хуже, чем у отца. После того как они встретились, через некоторое время мама забеременела, и в 65-м году появился я. Впоследствии она предпринимала разные попытки вернуться к работе. Работала и в школе, и в Педагогическом университете им. Герцена — преподавала русский и русский как иностранный. Потом появилось ещё одно хобби — она окончила курсы и стала экскурсоводом. Работала в Павловском дворце. Этот период я хорошо помню. У нас никогда не было дачи, но каждое лето мы снимали маленький деревянный дом в Павловске на три месяца. Дом — это, наверное, очень громко сказано, — это были, наверное, одна или две комнаты. И мама каждое утро вела экскурсии по дворцу и по парку. Я часто ходил с ней — мне это нравилось, особенно хороши были экскурсии по парку. Прогулки длились часа два или два с половиной, Павловский дворец и парк были великолепны. По моему мнению, это лучший царский пригород, может быть, из того, что есть в России. Прекрасный пейзажный парк и прекрасный классический дворец. В общем, об этом периоде у меня остались очень хорошие воспоминания. Но больше к науке мама не вернулась.

У каждого ребёнка в детстве есть свои этапы развития. Во 2-3-м классе нас очень интересовали динозавры. Мы их изучали, рисовали, обсуждали. Более того, я выучил всю периодизацию развития Земли, начиная от архейской эры и кончая кайнозойской. Для 2-го класса это было совсем неплохо и производило впечатление на слабонервных учителей. Классе в 4-5-м я увлекся химией, которой тогда не было в числе моих предметов. Опыты ставил. Потом спорт начался. Мы ходили на тренировки по 3–4 раза в неделю. По полтора часа ездили на Васильевский остров.

1982-й год врезался мне в память очень сильно. Как никакой другой. Потому что это год окончания школы. Выпускные экзамены — сложная пора, когда пришлось впервые в жизни на самом деле мобилизоваться. Я, мягко говоря, не был лучшим учеником в школе. В какие-то периоды учился совсем не ровно. Но в определённый момент понял, что если не начну нормально учиться, то у меня что-то может в жизни не получиться в целом. В результате школу закончил весьма неплохо.

Переход между учёбой в школе, когда ты имеешь ещё достаточно высокую степень безответственности, и учёбой в университете, для меня был очень рельефным. Детство закончилось.

Видеозапись о посещении школы № 305 Фрунзенского района Санкт-Петербурга 27 мая 2009 года

Ряд моих товарищей решили поступать в технический вуз — я колебался: говорят, пойдем математику подтянем с физикой; я с большим для себя трудом и мучениями ходил некоторое время на курсы. Но курсы эти меня в очередной раз убедили в том, что это всё-таки не совсем моё. В результате я где-то уже к маю месяцу принял окончательное решение, что буду поступать на гуманитарный факультет, но при этом ещё раздумывал, юридический факультет или филологический. И потом под влиянием различного рода разговоров, общения, в том числе с родителями, пришёл к выводу, о том, что альтернативы юридическому не существует. О чём не пожалел после этого ни разу в жизни.

Когда я начал учиться, мне с каждым днём это нравилось всё больше и больше. Я понимал, что мне просто реально повезло — мне интересно. Это моё. И в теоретическом плане, и в практическом измерении. Просто доставляло удовольствие всё, чем я там занимался. И чем занимался впоследствии. Когда уже стал корпоративным юристом, когда ходил в суды, когда договоры писал, ездил на переговоры внутри страны и за её пределы.

Когда я заканчивал университет, дилемма была такая. Либо я пойду в прокуратуру, буду следователем, и это была хорошая работа для человека с красным дипломом, который я получил. Либо поступлю в аспирантуру. И тут случилось чудо-то, чего не происходило десятилетиями. На мою родную кафедру гражданского права дали три бюджетных целевых аспирантских места, чтобы подготовить специалистов для самой кафедры. Я пошёл в аспирантуру.

Видеозапись о посещении юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета 28 мая 2009 года

Собчак был очень интересным человеком. Я с ним познакомился, когда учился на втором курсе университета. Он читал нам лекции, а потом я сдавал ему гражданское право. По-настоящему я его узнал, когда он начал баллотироваться в народные депутаты СССР. Он пригласил меня и нескольких моих товарищей по кафедре быть его доверенными лицами.

В 1990 году я защитил кандидатскую диссертацию. В конце августа он мне позвонил и сказал, что хотел бы позвать меня на работу. Его как раз избрали председателем Ленсовета. Я согласился. Но при этом мы договорились с ним, что из университета полностью не уйду. Я пришёл в Мариинский дворец, где располагался Ленсовет, осенью 90-го и приступил к должности советника председателя Ленсовета. Через месяц там же появился Владимир Владимирович Путин. Как человек гораздо более опытный, профессионально подготовленный, он через некоторое время стал руководителем группы помощников и советников председателя Ленсовета. То есть он стал старшим среди советников. И вот в таком качестве мы с ним бок о бок проработали год.

А потом Собчак был избран мэром Ленинграда. Путин перешёл в мэрию, на должность вице-мэра по внешнеэкономическим связям. А у меня в тот период возникло ощущение, что я себя в этой сфере исчерпал. Мне стало казаться, что я должен заняться чем-то другим — наукой, практическим правоведением. Поэтому я полностью вернулся на кафедру гражданского права. При этом мы договорились с вице-мэром Путиным, что я буду экспертом того комитета, который он возглавил, на внештатной основе. Так мы работали в течение четырёх лет, до тех пор как команда Собчака не ушла из Смольного по итогам выборов.

Преподавательская работа пришлась на тот период, когда право начало быстро меняться. Одно дело рассказывать о праве, как принято было говорить, развитого социализма. А другое дело — заниматься правом, когда всё было в динамике. Очень много было нового. В какой-то момент, с начала 90-х годов, я стал замечать, что студенты такие стали, что если ты не подготовишься, будешь выглядеть просто полным профаном. Требования изменились. Они стали задавать очень сложные вопросы. На эти вопросы стало необходимо получать ответы для самого себя. Это был такой беспрерывный мозговой процесс.

В моей жизни были наука и преподавание, с одной стороны, и бизнес — с другой. Я состоялся как специалист, как ученый, довольно много писал, много публиковался. Учебник по гражданскому праву, который мы написали, получил профессиональное признание, был издан миллионным тиражом. Я занимался гражданским правом как оболочкой экономики. Это была, с одной стороны, наиболее активная, быстроменяющаяся отрасль, а с другой стороны, она основана ещё на традициях римского частного права. И это та отрасль, которая приносит хороший доход. Я обслуживал разные структуры, от предложений заработать не отказывался. Это позволяло решать накопившиеся материальные проблемы. И было интересно. Я превратился в полноценного корпоративного юриста, профессионально занимался большими бизнес-проектами. У меня до 1999 года был очень продуктивный период. Я считал, что моя жизнь сложилась. Всё это продолжалось до начала октября 1999 года, когда я получил звонок…

Мне позвонил Игорь Сечин и сказал, что Владимир Владимирович хочет пообщаться. Я сказал: хорошо, я приеду. Это была суббота, он приехал откуда то, уставший от каких-то поездок. Мы поговорили, он сделал мне предложение возглавить Федеральную комиссию по рынку ценных бумаг. А я в научном плане этим интересовался, в практическом плане немножко занимался, хотя я и не фондовый брокер. Меня интересовала эта тема. Даже докторскую хотел писать по тематике, связанной с ценными бумагами. Я сказал, что мне это интересно, но я должен несколько дней подумать. Приехал в Питер, посоветовался с домашними — и после этого сказал, что готов. И вернулся в Москву через месяц на должность заместителя руководителя аппарата правительства. Руководил аппаратом тогда Дима Козак. Мы договорились, что я поработаю полмесяца-месяц, чтобы втянуться в чиновничью жизнь, и после этого будет назначение на эту должность. Но события тогда развивались очень быстро. Владимир Владимирович сказал: смотри, хочешь, хоть сейчас подпишу представление на ФКЦБ, — или же оставайся здесь, в правительстве. Комиссия по ценным бумагам — содержательная работа, огромный рынок растущий, интересная проблематика. А здесь — аппаратная работа, к которой я точно никогда не стремился, которая мне казалась скучной. Но то ли предчувствие, то ли ещё что-то… И я сказал: пока здесь останусь, помогу. Он говорит: ну хорошо, ладно, я понял. Это было 29 декабря 1999 года. А 31 декабря он, уже как исполняющий обязанности президента, подписал указ о назначении меня на должность заместителя руководителя администрации, о чем я узнал, находясь в Санкт-Петербурге, куда уехал отмечать Новый год.

Когда я приехал в Москву, то, естественно, ни о чем таком не думал. Я испытывал драйв от того, что у меня такая серьезная масштабная работа на таком высоком уровне. И она меня вполне устраивала. Причем не только своим содержанием, но и непубличным статусом деятельности. Ведь я работал заместителем руководителя администрации, первым заместителем руководителя администрации, руководителем администрации президента. Все это ключевые должности в нашей стране, которые непосредственно связаны с текущей политикой, с обслуживанием ежедневной деятельности президента как главы государства. В общем, должности, которые имеют и серьезные полномочия, и серьезную ответственность, но при этом абсолютно непубличные. Даже руководитель администрации — он все-таки первый помощник президента, и он не должен проявляться как самостоятельный политик.

До того момента, пока я не ушел из администрации, я ни о какой отдельной политической карьере не думал. После того как меня назначили первым вице-премьером правительства, началась новая часть моей жизни. Потому как все изменилось. Я из помощника, пусть и главного, превратился в активно работающую, самостоятельную правительственную единицу, причем отвечающую за довольно сложный комплекс проблем. И сколько ни говорили, что эти национальные проекты — просто раздача денег, это не совсем так. Совсем не так. Это серьезная работа по модернизации всей социальной сферы и применительно к аграрному проекту — вообще всей жизни на селе. В этот момент у меня произошли существенные внутренние изменения. Я вышел из тени и превратился в человека, который не только сам принимает решения, это я делал и в администрации президента, но и в человека, который обязан эти решения озвучить публично, объяснить их людям. Обязан предъявить их, обосновать их целесообразность. И ещё быть достаточно убедительным. Вот, наверное, с этого момента и начался новый период в моей жизни. Это не значит, что я сразу же решил, что должен готовиться к каким-то судьбоносным изменениям в своей жизни и к кандидатству в президенты. Но это была достаточно мощная прелюдия.

Естественно, этот вариант я предварительно обсуждал с президентом Путиным. Это же ответственнейшая вещь — выбор кандидата от власти на должность президента, тем более в условиях современного российского государства и общества. Но если говорить о моих ощущениях, то, конечно, окончательно это было в тот день, когда меня официально предложили кандидатом в президенты. Все, что было до этого, все мои размышления на эту тему ни в какое сравнение не идут. Несмотря на то, что разговоры и обсуждения были до того, эмоции, безусловно, достигли апогея в день выдвижения. День выдвижения — это точка невозврата.

Это сложные эмоции. С одной стороны, это вызов, который бросает тебе судьба. Просто невозможно его ни с чем сравнить. Речь идет о первой позиции в стране. Конечно, это не может не вызвать ряд вопросов.

Первый — смогу ли, справлюсь? C учетом опыта, текущей конструкции власти, массы других соображений, которые есть у каждого человека. На этот вопрос я ответил положительно. Иначе бы я не принял такое решение.

Второй слой: как это отразится на моей текущей жизни. Причем о себе я думал меньше всего. Но как это отразится на семье, как это отразится на моих близких, на жене, на ребенке, на моей матери? Это более сложный набор эмоций, потому что, с одной стороны, я понимаю, что мой переход в новый статус — это ответственность, но и возможность для самореализации высшего уровня. Человек к этому, в общем, стремится. Но с другой стороны, применительно к моей семье ситуация иная. На 99 процентов для них это, конечно, самоограничение — необходимость иметь охрану, невозможность зачастую поехать туда, куда ты хочешь. У моей супруги появляются новые обязанности, её жизнь как жены президента становится достаточно публичной.

…Было это в седьмом классе, на зимних каникулах. Мы виделись и раньше, но ближе познакомились во время совместных прогулок, которые нас захватили и увлекли. Мне было четырнадцать лет, она училась в параллельном классе. И с этого началась отдельная большая страница в моей жизни. Погружение во взрослый мир происходило для меня очень мощно. Как у всякого человека, у меня было ощущение, что мое чувство — самое сильное чувство в мире. Наш роман происходил на глазах у всей школы. Учителя относились к этому по-разному, мы ведь учиться перестали, гуляли вместе на переменах, уходили с уроков.

Наши отношения развивались, изменялись. Естественно, случались и разлады. В итоге я доучился до того, что в десятом классе у меня был «неуд» по поведению в первом полугодии и почти одни тройки. Все было очень плохо. Родители были крайне недовольны. Я мог прийти только на один урок и не переживать по этому поводу. Но когда я почувствовал, что наши отношения вполне меня устраивают, я понял, что нужно хорошо окончить школу. Мужской разум сработал, и за два месяца я ликвидировал все долги, окончил школу весьма неплохо…

Обязанности супруги президента — трудная участь. Особенно в условиях России. Это непростая работа, но выполнять её, к сожалению, необходимо ежедневно. В данном случае я имею в виду не только официальные поездки и мероприятия, где супруга должна присутствовать.

Я говорю и о других, малоприятных вещах, когда ты живешь в ограниченных условиях. Не физически, конечно, а в стесненных специальными правилами, требованиями. Это создает сложности. Раньше было намного проще, она могла планировать свою жизнь относительно самостоятельно. Сейчас, естественно, так делать нельзя, все должно быть подчинено общей задаче. При этом не следует забывать те традиции, которые существовали и существуют в нашей стране. Первая леди, или супруга президента, у нас не должна быть избыточно активна.

Я не могу сказать, что возможность президентства так уж обрадовала моих близких. Когда жена узнала об этой возможности, какого-то такого специального напутствия с её стороны не было. Все-таки мы действительно довольно давно друг друга знаем. Знаем и свои достоинства, и недостатки, какие-то свои эмоциональные нюансы. Поэтому каких-то особых слов она не говорила.

У меня жена строгая воспитательница. И это, кстати, обычная вещь. Мамы всегда строже относятся к своим детям. Светлана старается воспитывать Илью довольно жестко. Внимательно следит, какие оценки он приносит, что делает. Кто-то должен в это погружаться, а кто-то выполнять приятную функцию, такую, как у меня.

За все время, пока мы в Москве, у меня практически никогда не было ощущения, что эта жизнь плохо на нем отразилась, он приобрел какие-то плохие привычки или стал похож на сынка начальника. Во всяком случае, в моем представлении.

Учится как любой мальчишка. У него есть всплески, падения. Ему или что-то очень нравится, или совсем не нравится. Я считаю, что это как раз неплохой признак. Я не очень люблю, когда у человека все ровно.

По материалам книги Николая и Марины Сванидзе «Медведев».